Академия Тринитаризма -- Центр Деловой прагматики - Публикации -- Магнитов С Н -- Концепт-курс 200 Прагматика искусства

АКАДЕМИЯ ТРИНИТАРИЗМА

Магнитов С.Н.
Концепт-курс 200. Прагматика искусства

Oб авторе

ДИСКУРС 201. СКОЛЬКО ИСКУССТВА В ИСКУССТВЕ?

Тезисный план

Деловой подход к искусству — первый шаг к отрезвлению от искушения.
Образ и вымысел. Пределы вымысла. Вымысел — художественная неправда, произвол или что-то другое? Почему творческий вымысел не влечет судебной ответственности?
Где начинается искусство? На каком основании все, вышедшее из-под пера, называется искусством?

1. ЧТО ЗНАЧИТ ДЕЛОВОЙ ПОДХОД К ИСКУССТВУ?

Мы рассматриваем искусство как Дело, которому можно быть призванным, а к которому нет. Но чтобы разобраться в призвании, нужно знать, а что именно нас к нему, этому призванию, зовет? Разве не исключено, что мы это призвание и влечение не понимаем. И разве секрет, что непонимание того и другого чревато не только разочарованием в своей жизненной миссии?

В этой области делается много ошибок. Многим кажется, что искусство — Дело доступное, простое, элементарное. Особенно это кажется со школы. В детстве никто не строит мостов, не тачает сапоги, но все рисуют, поют, пляшут, говорят стихи – и кажется вот оно, искусство! Взял краски, нарисовал, получилось приятно (мне же нравится!), получил от учителя похвалу – почему бы не продолжить, ведь вот оно — все рядом!

А Кино, которое так нравится всем, яркие зрелища, костюмы – это вызывает всеобщий восторг, приязнь, признание – так вот куда надо идти, чтобы стать значительным человеком! Разве не это самый лучший способ прославиться? Никто не восторгается авторами мостами, через них просто едут, а заходишь в магазин одежды — там имя автора, под картиной – имя художника, над стихотворением – имя поэта.

Со школы прививается мысль — искусство доступно, стать художником просто, что ты можешь делать искусство и без особого профессионального подхода.

Не скроем, наша задача освободить людей от иллюзии доступности мира искусства и ложного очарования этим миром.

Как прошедший сито многих искушений, я пишу для того, чтобы показать изнанку искусства и его мира (мира искусства), чтобы выбор человека стал не только актом мечтательности, но и результатом жестокого (хирургического!) по отношению к себе анализа и волевого выбора. И не скрываю, что пишу для того, чтобы мечтатель отказался от своих притязаний придти туда, где его не ждут. А если ждут, то совсем не с тем, что он собирается принести.

В силу того, что мимо искусства, его форм и видов, не пройдет никто, мы ведем диалог не только с теми, кто хочет посвятить себя искусству, но и тем, кто не хочет этого.

Вынужденность каждого быть в мире образов принуждает нас дать отрезвляющий ресурс для тех, кто сомневается в правильности того натиска «красивого, которое сегодня стало фактом. Все ли в мире должно быть внешне красивым — и все ли красивое — правильно, благородно, жизненно ценно? Не истолкованная фраза Достоевского «Красота спасет мир» сегодня становится провокационной.

ПОСТУЛАТ. Даже если ты не производитель искусства, ты его потребитель.

Ты можешь не купить автомобиль, но не увидеть трехметровый плакат, который ввинчивается в твои глаза, и не услышать рок-н-ролл, западающий в уши — невозможно. И соответственно, невозможно сопротивляться тому, что с этими красками и звуками в тебя входит. Напомним, что Распутин яд поглощал с вкуснейшим пирожным.

ПОСТУЛАТ. Умение сопротивляться красивому, просеивать его смыслы, фильтровать воздействие — фундаментальная прагматическая задача.

Искусство представлялось всегда неким возвышенным явлением, не терпящим расчета, прагматичности. Художник представлялся этаким вечно вдохновенным пером, которое только и делало, что творило для бессмертия. Неужели Пушкин мог себе позволить иметь в виду что-то, кроме высокого искусства, когда он писал «Евгения Онегина»? Нет, Пушкин был вне мелочей жизни.

Так нас приучили думать в школе.

Теперь отодвинем в сторону «Евгения Онегина» и прочитаем эпиграммы Пушкина. Жала. Литры яда. Наличие точного объекта и жестокого удара. Эпиграммы, которые не могут оставить человека без обиды.

Иначе говоря, Пушкин пользовался искусством как оружием.

А стихи в альбом? Не после ли их женщины попадали в его объятия? Стихи в альбом – самый короткий путь для того времени к овладению женщины.

Можно перечислять сколько угодно, как высокое использовалось для низких целей.

А почему, собственно, низких? Победа над врагом — низкая цель? Соблазнение женщины – низкая? Почему, собственно? Низкая для того, кто пресытился, а для вдохновенного любовника – такая же высокая. Ведь достижение женщины не просто банальное соитие, это убеждение ее в своей полноценности. Это тест на полноценность мужчины. Ведь только мужчина может вписать женщину в бессмертие. А это дорогого стоит. Кто бы сегодня знал о Керн, Гончаровой? Никто. Если мужчина стремится обессмертить себя в женщине – это уже не простая женщина и ее соблазнение акт значительнейший и высокий, потому что в ней мужчина делает шаг в будущее.

Но это не меняет прагматического содержания искусства.

Мы не скрываем, что искусство нужно рассматривать и с точки зрения обыкновенного жизненного дохода. И это вовсе не «низкая» тема.

Мы не скрываем, что искусство — сфера особых войн, что карьера в искусстве сопряжена с битвами — за контракты, за постановки, за выход на сцену и прочее. Чтобы не быть голословным, напомню, что поводом к убийству Игоря Талькова был жестокий спор с Азизой на тему очередности выхода на сцену. Тонкость состоит в том, что завершать групповой концерт, оказывается, престижнее, чем начинать или продолжать. Очередность появления на сцене означает место в иерархии артистов.

Попасться на эстетический крючок легко — сойти с крючка трудно. Цель Курса дать первый абрис таких навыков анализа, чтобы человек сам мог не попадаться эстетические крючки.

Миллионы людей сбиваются с толку от того, что их посетила Муза и дала наркотический кайф вдохновения.

ПОСТУЛАТ. Муза может прилететь. Но и тут же улететь. А человек остается наедине с самом собой.

Несомненной задачей Курса является понимание, почему нужно писать (ставить, снимать и проч.) и почему следует не писать (ставить, снимать и проч.). Как разобраться, есть талант или нет –может ли это стать твоей профессией, делом твоей жизни. Как остановить жажду творить, если творить нечем, не из чего, не для кого, и за это не заплатят?

ПОСТУЛАТ. Если чувства рвутся из груди, они сначала разрывают грудь. Надо сразу думать, кто, как и чем будет латать следы творческого экстаза.

Если учесть, что жизнь и наша судьба — дело не частное, как минимум родные являются соучастниками всех событий, происходящих в человеке, то получается что искусство это не только личное самовыражение, но и самовыражение близких.

ПОСТУЛАТ. Желание самовыразиться никто не отменял. Отменяется желание душить своим самовыражением окружающих.

2. ИСКУССТВО — ВОЗДЕЙСТВИЕ

То, что называют искусством, окружает нас всех с первых дней рождения. Причем это «окружение» не столь нейтрально и безобидно, как это может показаться непрофессионалу.

Действительно, с первых дней мы имеем дело с музыкой, которая для современных детей стала непременным атрибутом жизни уже с пеленок. Если в старину музыка исходила в первую очередь от матери в виде песен, то сегодня ребенок ее слышит со всех сторон. А она формирует ритмический код настоящих и будущих человеческих реакций!

Едва ребенок становится на ноги, он попадает в поле воздействия архитектуры. Многие не замечают силу воздействия архитектурных строений на сознание и психику человека. Но архитектура — оформленная в камне мысль. И, хотите вы это принять или нет, человек, который построил здание, с вами говорит, он воздействует на ваше подсознание. Чем это можно подтвердить? Очень простыми наблюдениями. Если вам в городе или селе комфортно, то подсознательный диалог с ними состоялся. Если нет, то вы не приняли друг друга. Спросите себя, почему вы хотите приехать в красивый город? Вы ответите — посмотреть. Но что кроется за этим «посмотреть»?

Кроется одно — вступить с ним в диалог — чувствами, мыслями — всем существом, но — в диалог. Значит, на первый взгляд мертвое нагромождение кирпичей обладает какими-то живыми свойствами? Но если обладает, то не нужно ли выяснить, какими оно обладает свойствами, что формирует в человеке архитектура, как она его воспитывает? Это нужно хотя бы потому, что каждый человек рано или поздно становится воспитателем своих детей — и должен знать, что воспитывает его ребенка и как? А это уже предмет искусствознания! Но если проблема архитектурных изысков многих может не коснуться, то все, что связано, например, с киноделом, мимо не пройдет никак. А кино воздействует на человека сильнее всех видов искусства. Причем оно обладает наибольшим потенциалом для оккультного (тайного) воздействия на человека. И если родители не хотят оставить своего ребенка один на один с телевидением, то они должны всерьез заняться искусствознанием. Да и любой человек, чтобы узнать, как воздействуют на его сознание через формы искусства, должен иметь в своем сознании некий дешифратор, который должен быстро и четко отличить искусство от оккультной подделки. Тогда сформируется иммунитет, который позволит наслаждаться истинными произведениями искусства без угрозы разрушения вкуса и психики.

Итак, искусство присутствует в нашей жизни даже помимо нашей воли, нашего осознания, участвует в формировании нашей психики, мировоззрения как воздействующая на нас реальность. Поэтому не знать, что на нас, наших близких, на народ в целом воздействует, что формирует невидимое смысловое поле, в котором все живут, — значит остаться тем невинным ягненком, которого ведут на заклание.

Следовательно, профессиональными навыками искусствоведа должен обладать каждый, кто намерен занять в жизни активную, творческую позицию.

ПОСТУЛАТ. Творчество начинается с ответственности.

3. ОБРАЗ — ТВОРЕНИЕ ИЛИ ВЫМЫСЕЛ?

Станиславскому приписывают слова: «Театр начинается с вешалки». Искусство начинается — с образа. Возьмите лист бумаги и нарисуйте человечка. Что бы вы ни нарисовали, вы изобразите условность. Нарисованное — не конкретный человек. Но что это, если похоже? Является ли нарисованное образом, если оно непохоже ни на кого в мире и на всех одновременно?

Давайте разберемся. Похожее, подобное — не оригинал. Получается, изображая человека по своему произволу, вы на человека клевещете. Но в этом подобном, возразите вы, содержатся черты многих людей! Всех и никого в частности. Фигура условна, но ее можно соотнести с формой многих. Следовательно, условность имеет право на существование.

Тогда как назвать осуществленный вами акт? Творение или вымысел?

Чем отличается вымысел от творения? Творчество — создание новой реальности, новой объективной величины — феномена. Если не создан феномен — самостоятельная величина, то процесса творчества не было. Было фантазирование, попытка, поиск, мания — все что угодно, только не творчество. Творчество — это не самооценка. Это оценка художника историей и человечеством. Только они могут определять, творило стило или засоряло чувства и мысли человека.

Главная задача науки об искусстве — отделить Искусство от Мании, образ от вымысла, творчество от произвола. К этому нас призывает само слово Образ. Образ в отличие от вымысла — то, что собирается (образуется) в новое и органичное. Вымысел же — нечто исходящее от частного лица. Не случайно русский язык обозначил личный речевой произвол как измышления.

4. КОГДА НАЧИНАЕТСЯ ИСКУССТВО?

Неспособность определить качество предмета может стоить нам здоровья. Это несомненный тезис нашей обыденной жизни. Никто не станет сбивать крыльцо из гнилых досок, есть пищу сомнительного качества, покупать технику без проверки на работоспособность.

Но есть области нашей жизни, которые мы по привычке не вносим в разряд опасных для здоровья и поэтому не задумываемся о качестве предмета, с которым имеем дело. Одной из таких сфер является сфера искусства, вернее, того, что мы искусством называем.

Действительно, что бы мы ни прочитали из книг, что бы ни посмотрели по телевидению, в кино — все это идет под грифом «искусство». Не странно ли такое положение дел? Поскольку не все писаное, не все снятое и изображенное является искусством! Подтверждением наших слов может стать определение «плохое», применимое к названным предметам. Есть плохие книги, есть плохие фильмы, картины и т.д.

Но тогда возникает некоторое противоречие с понятием искусства. Искусство — то, что создано искусно. А искусность уже оценка качества. Искусство либо есть, либо его нет. Искусство — знак качества, знак полноценности, и соответственно не все написанное пером, спетое под аккомпанемент, слепленное из глины — искусство. Но разве это не везде так? Разве плохое молоко — молоко? Плохой аппарат — аппарат? Гнилой мост — мост? По форме иногда — да, но по содержанию — нет: простокваша, металлолом, дрова!

Но если все перечисленное нами не искусство, то — что оно? Вопрос серьезный. Если перед нами «Война и мир» Толстого и графоманская писанина, которая умирает в момент рождения, то как можно отличить их по качеству, если формально и Толстой и Графоман использовали одно и то же сырье — слово, одни и те же приемы создания образа и т.д.? Почему их произведения нельзя объединить в понятии «искусство»?

Если на этот вопрос сложно ответить, то, может быть, ответим на него же, но с другой точки зрения: а почему их можно объединять в понятии «искусство»? Кто объединяет разные состояния одного и того же в одно понятие? Кто простоквашу называет молоком, хотя она — вчерашнее молоко, кто на заводе брак называет именем изделия? Но почему мы графоманию называем литературным творчеством, его производное — искусством?

Рассмотрим общую проблему Искусствознания на примере его отрасли — Литературоведения.

5. ПРОБЛЕМЫ НАУКИ ОБ ИСКУССТВЕ
МОГУТ ЛИ ФАНТОМЫ СТАТЬ КРИТЕРИЯМИ ОЦЕНКИ
ПРОИЗВЕДЕНИЙ ИСКУССТВА?

О том, что литературоведение — наука о литературе (сложносокращенное слово от слов «литература» и «ведать» (знать)) — призвано изучать литературу, знает или догадывается каждый. Это ясно по определению. Но из определения не ясно, что такое литература и что означает процесс изучения — комментарии, критику, анализ составных?

Однако для многих этот вопрос остается на периферии. Зачем изучать, если достаточно «чувствовать», зачем какие-то операционные изыски, если есть «свое мнение» и непременно «интуиция» — то, что «безошибочно» определяет, где есть искусство, а где его нет.

Сегодня лозунги «как вижу, так пишу», «что нравится, то и искусство» в среде самих деятелей от искусства — наираспространеннейшие. Бытует утверждение, если созданный предмет понравился хотя бы одному человеку и от этого предмета тот пришел в восторг — перед нами уже произведение искусства. А если подобная позиция принимает массовый характер, то вызревает законный вопрос, а нужна ли наука о литературе (соответственно искусстве) вообще? Зачем, если каждый обходится тем, чем обходится? Понравился «Черный квадрат» Малевича — искусство, пришел в восторг от дадаистской метлы и ведра — тоже искусство.

Пусть будет так. Но если не нравится, то уже и не искусство?! Применим простейший логический ход — и становимся перед абсурдом: если взять чувство за критерий, то надо брать не только сферу утверждения, но и сферу отрицания.

Но тогда вспомним людей, зевающих перед «Джoкондой» и пожимающих плечами: «И чего в ней находят? Толстощекая, бесцветная баба. Любая фотомодель даст ей сотню очков вперед». Или другое: «»Сталкер»? Скукотища. Я ушел с половины фильма». Эти цитаты собраны на улице, в разных компаниях и обществах и представляют собой некоторый лейтмотив.

Значит названные в отрицательном суждении произведения не являются произведениями искусства?

«Демократизм» этой эстетической идеологии очевиден, но плодотворен ли он? Где постижение искусства и его предмета? Ведь получается, сколько взглядов — столько критериев, сколько взглядов — столько произведений искусства. Сплошные фантомы!

Тогда следующий логический ход ошеломляет: сумма критериев есть, а критерия нет, сумма восприятий предмета есть, а самого предмета нет! Они куда-то исчезают! А это солипсизм, то есть отрицание существования внешнего мира: есть чувствующий — есть критерий и искусство, нет чувствующего — нет ни того, ни другого. Есть только мир фантомов.

Нам возразят, что чем больше мнений, тем лучше — это даже хорошо, это обогащает культуру.

Может быть, и так, пока отсутствие единого критерия вплотную не коснется интересов миллионов людей. Кто и как будет снимать миллионы чувственных фантомов, внешних определений, находящихся на уровне эмоций? А если конфликт будет касаться не только интересов личности, но и государств, наций?

Как, например, Комитету по нобелевским премиям выплывать из моря эмоций? На что опираться? На внутреннее озарение? На внезапную истерию чувств? Но судить по-читательски тот, кто должен как раз формировать читательский вкус и быть на порядок выше читательского отношения к искусству, — не имеет права. В противном случае, любой читатель может заявить о приоритете своих эмоций: «Чем ваши эмоции ценнее, чем мои?» — и потребовать присуждения премии симпатичной ему вещи.

Тогда у того, кто ответственно судит о предмете искусства, должны в свою пользу быть аргументы не эмоционального происхождения.

И Нобелевский комитет старается поддержать рейтинг своей организации высоким рейтингом своего вкуса. Хотя зачастую требования политического решения вопроса доминируют перед эстетическими. Например, присуждение Нобелевской премии И. Бунину, а не М. Горькому, влияние которого на тот момент, известность в России и за рубежом, мастерство (при всех серьезных «но») вряд ли можно оспорить. Но Горький был отведен на периферию.

Высшая же аттестация Бунина имела вполне прозаическую цель: мало известный Европе, питающийся на последний франк, но ярый антисоветчик — Бунин был предпочтен всемирно известной величине, но просоветски настроенному Горькому.

Не такая уж это безобидная штука — мнение, полагающееся на «интуицию», которой очень ловко можно манипулировать.

Снижающийся уровень вкуса прямо влияет на уровень литературы. И здесь паралич литературоведения и критики играет роковую роль. Снижение требований к вкусу влечет снижение требований к искусству, снижение требований к искусству влечет за собой его гибель.

Художник, подстраиваясь под все снижающийся уровень вкуса, рано или поздно приходит к мысли о ненужности искусства, если его используют в целях имитации духовной жизни, а не в целях духовного совершенствования.

Все начинается с инфляции (уценки) слова. Когда за обладание словом никто не несет ответственности, оно перестает играть роль духовной скрепы. Давая право примитивным эмоциям оценивать, что искусство, а что нет, мы открываем перед ними дорогу и «делать» искусство. Что это за «искусство», мы наблюдаем сейчас: тома злачной писанины, пустого фантастирования, порнографии. На фоне этого «желтого обвала» литературоведение должно поставить вопрос о художественных, финансовых и культурных приоритетах. Иначе нас погребут викторы и венечки ерофеевы, у которых, кроме гомосексуализма, пьянства, кровосмешения, описания половых органов и оргий, ничего и нет.

Речь не идет о запрещении бульварной писанины — она должна быть названа своим именем. И в соответствии со статусом, рейтингом и содержанием оценена и оплачена.

Церемониться с бездарностью, уговаривать себя: «в этом что-то есть» — значит плодить бездарность, усаживать ее на свою «шею», на шею своего ближнего или государства. Нормализация бездарного влечет за собой болезнь вкуса и эстетического сознания нации. Мы полагаем, что время беспринципного литературоведения ушло.

Изменение финансовой политики в области искусства — новая задача искусствоведения (в области литературы — в сфере литературоведения). Ни автор, ни читатель не могут произвольно определять статус произведения. Экспертиза на качество принадлежит Логике. И определение финансового эквивалента тоже в руках Логики, ибо только она способна определить стоимость произведения. Пора бороться с ущербной практикой оплаты труда писателя по количеству написанных строк, а не по качеству созданного им культурного феномена и по степени освоения культурной целины. Довольно Достоевским бегать за стелловскими (фамилия издателя-эксплуататора)! Довольно потапенкам (писатель времен Чехова, прототип Тригорина из пьесы «Чайка») процветать за счет Чеховых!

Задача литературоведения — выяснение культурного веса, феноменальности (способности к самовыявлению и самоопределению себя в культуре) произведения. Задача чрезвычайной ответственности, поскольку культура — средоточие средств воспроизводства человеческого сообщества. Если человечество не сможет восстанавливать связи на уровне идей, то оно станет добычей Князя Распада.

Есть семиотика — дисциплина о знаковых системах. Есть механизмы определения единства текстов и их внутренней связи с культурой.

Есть блестящие теории, предвосхитившие многие тезисы, которые в новом литературоведении становятся основополагающими. «...предметом науки о литературе является не литература, а литературность, т.е. то, что делает данное произведение литературным произведением» (Якобсон Р. Новейшая русская поэзия // Работы по поэтике. М., 1987. С. 275).

Но семиотика ограничена своими методами. Она знает знаки, но их нужно еще получить. А если ошибка? Если слово употреблено не в знаковой ситуации и генерации семы не произошло, а напротив?

У семиотики нет главного: определения самое себя и доказательства того, что она исследует не свою собственную заданность, а данность.

И в этом семиотика дошла до абсурда. Она сакрализует все написанное автором, полагая за каждым словом незыблемый смысл, имеющий культурные ассоциации. Таким способом несложно бездарность превратить в культурообразующую величину и — превращают!

Семиотика не знает предмет как организм. Механизм выявления известного из среды известного доведен до отточенности, но при определении того, что есть предмет сам по себе без отношения к культуре — семиотика пасует. А в этом как раз сокрыта самая значительная трудность!

Как форма искусства литература предполагает форму опосредствования себя для выяснения, есть ли она, чтобы не обмануться и не обмануть. Она предполагает науку о литературе.

Попытку превратить литературоведение в институт клерков, в одобряющую-неодобряющую марионеточную структуру — звено политических институтов — пора пресечь. Пора четко сказать, что литературоведение — это наука и только наука, проверяющая все эмоции Логикой. Все эмоции, ссылки на ощущения, авторитеты и прочее как на инстанции истины не действительны. Отсюда следует безусловное ужесточение критического начала по отношению к исследуемым текстам, полное неприятие внешних, навязанных ситуаций, критериев исследования.

Не забывая пушкинской заповеди: судить писателя по установленным им над собой законам — мы должны, тем не менее, не отходить от названной позиции, иначе будет трудно, следуя только авторским предпосылкам, определить, зачем, например, необходимо исследование творчества данного автора в период, удаленный от эпохи, в которой он жил. В подобных ситуациях не следует поддаваться воздействию внешних критериев. Например, опальности произведений. Опальность не синоним истинности, опальными могут быть и ограниченность, и поверхностный эпатаж, к примеру, анекдоты Д. Хармса, а также тексты, относящиеся к субкультуре. Далее, не следует забывать, что исследование — это не создание мифа. Задача исследования — показать не только то, что есть в произведениях данного писателя, но и то, чего нет, если это «нет» заявлено как данность.

Эта задача возникает потому, что мы объясняем процесс движения литературы, который невозможен без неполноты предыдущего. В противном случае, трудно будет сказать, почему после Гомера появился Вергилий, а после А. Пушкина — А. Блок, как трудно будет вообще разглядеть причину постоянного развития и обновления литературы.

Исходя из сказанного, мы делаем вывод, что литературоведение — это не свод приемов дешифровки текстов и комментирования их, это, в первую очередь, движение принципов, определяющих способность образного мышления автора в литературной форме и выясняющих меру соответствия этой способности и форм ее выражения. Комментарии, дешифровка, оценка образной системы возможны лишь ПОСЛЕ выяснения первого, когда станет ясно, что образ наличествует, что лингвистическое явление переросло себя и стало явлением литературным. Это и только это даст нам право говорить об искусстве и оценивать, как образ перерастает в культурный символ.

Итак, литературоведение не свод личных суждений и произвольных толкований, это — наука, со всей строгостью подходящая к искомому предмету, наука, которая, помимо исследования предмета, должна БЛОКИРОВАТЬ манипуляции этим предметом, манипуляции, приобретшие в наше время преступную форму демагогии. Наша задача, выясняя меру художественной способности (меру творческой индивидуальности) автора, выясняя меру культурного значения его текстов, сделать первый шаг на этом пути.

6. ЧТО ТАКОЕ ВДОХНОВЕНИЕ
И ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОНО ГАРАНТИЕЙ КАЧЕСТВА
ИСКУССТВА?

Если отвлечься от критериев оценок искусства и обратиться к личным причинам его появления, окажется, что мотивы, причины обращения к искусству у огромного количества людей далеки от самого искусства.

Главным критерием выступает состояние самого автора.

Я неоднократно слышал примерно такую мысль: Зачем нам знать, что такое искусство если оно из нас идет («нас прет»)? Тысячи писателей и художников думают так: было бы вдохновение — остальные будет в порядке.

ПОСТУЛАТ. Написание с вдохновением не делает произведение искусством.

Не факт, что вдохновение автора переплавляется в великие произведение. Но сам автор так сращивается с этим чувством, что ему кажется, что все испытывают то же самое, потребляя его произведение.

Ох, какое это заблуждение!

ПОСТУЛАТ. Вдохновение — ловушка, в которую можно легко попасть.

Вдохновение бывает двух источников — от радости и горя. — в любом случае, и радость и горя переполняют. Возникает ложное чувство, что счастье настолько безмерно, что им можно поделиться, а главное несомненно что оно кому-то нужно.

Но это не главное, главное то, что следует за тем, когда счастье никто не берет. Возникает чувство протеста, обиды и гнева. Художник начинает ненавидеть весь свет, который не дал ему его облагородить.

Есть горестное вдохновение — весь мир должен быть ознакомлен с моей бедой. Она настолько глобальная настолько бедоносна, что если мир не решит проблему моей беды, он погибнет.

И вот нескончаемым потоком идут слезливые стихи, романтические песенки, кровавые картинки. Они кажутся откровением и непризнание их делает весь мир ошибкой, не понявшей гения.

И совсем не приходит мысль, что этими стихами заражается кто-то другой и суицидное сознание передается как чума. И только хладнокровный человек скажет: Уныние, жажда пожаловаться на жизнь имеют цель просто увеличить свою ценность, просто придать себе значимость.

Демонстрация своей ценности — замечательно, но причем здесь искусство?

7. ЧТО ТАКОЕ ЭКЗИСТЕНЦИЯ И
ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ОНА ГАРАНТИЕЙ КАЧЕСТВА ИСКУССТВА?

Человек мог прожить суровую, полную опасных приключений жизнь. Он был на грани жизни и смерти. И вот он садится, например, за перо. И пишет о своей суровой жизни.

Неужели сама судьба является гарантией качества произведения. Будем ли мы уважать произведение только из уважения к его автору??

Из диалога в интернете:

ЦИТАТА. Творчество вообще и должно идти на какой-то грани, по-моему.

Магнитов. Почему, кто это сказал? Откуда это представление, что творчество — это жизнь на острие ножа? Пережить, повариться в проблемах, болезненной каше — возможно, но почему одно должно предполагать другое? Бальзак написал бессмертную «Человеческую комедию», спокойно пия, торгуясь, волочась за женщинами. Пушкин «Онегина» писал в Болдине в спокойствии уюте, и тиши. Чехов, кроме фрагмента с Сахалином, прожил скучнейшую жизнь, идущую на грани банальности (одна история с Ликой Мизиновой чего стоит!).

Что, искусство должно измеряться тем, что выше влезет и громче рухнет?

Экзистенция — пограничное состояние, когда человек переживает невиданные ранее чувства. Но почему они должны непременно стать предметом изображения?. В силу их уникальности — это состояние недоступно многим. А зачем в это состояние погружать миллионы потребителей? Особенно если вокруг тысячи неэкзистенциальных проблем?

ПОСТУЛАТ. Героическая, напряженная жизнь не является гарантией качества в искусстве.

8. ВЫРАЗИТЬ СВОЮ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ?

Стремление к самовыражению — дело похвальное, но душить весь мир своими чувствами — отнюдь.

Кому ты нужен со своими мелкими чувствишками и мыслишками?

Повальное убеждение — особенно среди молодых — что самовыражение и есть главная причина, цель и ценность искусства — заводит многих в тупик. Вина в этом сложившейся системы подготовки художников, которые пестуют эту иллюзию у подопечных с упорством, ждущим лучшего применения.

Что рождается после упорного талдычения «Покажи, как ты видишь это явление?»

Что может увидеть и показать юный неуч, взявший в руки краски? Нарисовать дерево синим цветом и сказать: Я это так вижу? Написать повесть о Сталине, который в ней шинкует огромным тесаком трогательные ручки малолетних детей, а потом заявить: Я так вижу Сталина-садиста?

Самое интересное, что преподаватели настаивают на индивидуальности! Это значит, что никак нельзя изображать дерево зеленым, поскольку это не индивидуально, нельзя изображать Сталина мощным государственным деятелем — потому что это не оригинально, потому что так считали миллионы людей на планете, включая его злобных конкурентов, например, Рузвельта и Черчилля.

Если так, то Иван Грозный в юбке бегающий по Кремлю — оригинально, Чапаев, пьющий из черепа каппелевца водку — оригинально. Пятирукий человек с тремя головами — оригинально.

Иначе говоря, неоригинальное остается вне искусства!

Очень интересно. Получается то, чем живут миллионы — неоригинально, неинтересно. Миллионы токарей видят станок одной и той же марки — это убого, неоригинально. Зачем тогда писать о токарях?

ПОСТУЛАТ. Самая опасная непрагматическая установка современной эстетической подготовки — установка на беспочвенное и беспредметное самовыражение.

9. ПРОИЗВОДИТЬ ТО, ЧТО НРАВИТСЯ

Искусство начинается с того, что оно кому-то нравится: «Если люди это едят, значит им нравится. Нравится — значит искусство».

Это наиболее коварный тезис изготовителей эстетического мусора.

Дело в том, что человек не может сразу различить красивую форму и содержание, которые он потребляет. Как лиса, идущая за вкусным запахом, не знает, что мясо в капкане. Поедание огромного количества вкусного шоколада может привести к болезни, просмотр кино — к неадекватному поступку. Поглощение волчьей ягоды — к смерти.

У непрофессионалов возникает мысль, что главное в искусстве — его ощущение и то, чтобы понравилось. Но есть ли от этого полезный результата — огромный вопрос.

ПОСТУЛАТ. Не все полезное — нравится, не все что нравится полезно.

Есть другая сторона — навязывание своего красивого. Много фактов, когда представители одной культурной школы обвиняли другую в уродстве. Католическая церковь давно обвинила византийский стиль церкви уродливым неповоротливым, тривиальным.

ПОСТУЛАТ. Убеждение, что красота борется с уродством — примитивно. Боролись и борются формы красоты, которая стремиться доказать уродство конкурента.

ПОСТУЛАТ. Эстетические войны есть факт.

Есть провокационная демонстрация удовольствия.

ПОСТУЛАТ. Прежде чем потреблять эстетический продукт очень четко нужно научиться определять эстетическую провокацию.

Ведь если кто-то насобирает под забором собачьих штучек и поставит их на стол и с удовольствием будет это поедать — не значит, что это здоровая пища. И не значит, что ему следует уподобляться остальным. И не значит, что с таким нужно сидеть за одним столом. И не значит, что его нельзя вывести вон.

Из этого следует, что не всякому потреблению эстетического нужно поддаваться. Иное красивое — простой соблазн, искушение, которое приводит к гибели.

ПОСТУЛАТ. Никогда не нужно помнить происхождение слова «искусства» от слова «искушать», «искушать» от слова «кушать».

Не стать жертвой искусства — одна из серьезных задач человека.

10. ОТ СОЗДАНИЯ ЛЖЕПРЕКРАСНОГО
К ПРАГМАТИКЕ ИСКУССТВА

Я хочу создавать прекрасное. Я мечтаю делать красивое (создавать красоту) — этот импульс наиболее сложный для прагматического анализа.

Создание красоты — красивой формы — только часть процесса и не всегда составляет суть произведения. В чем прекрасно произведение Достоевского «Преступление и наказание»?

О прекрасном можно говорить долго, это тяжелый вопрос, но ясно одно: установка на красивое возможна только по форме и никак не по содержанию. В содержании искусства — судьба людей, народов, идей, в котором мало красивого, но много важного и ценного.

ПОСТУЛАТ. Содержание искусства далеко от красивого и красоты.

ПОСТУЛАТ. Пока искусство не переменит свою ключевую категорию — красоты — на содержательную важность и значимость — оно будет постоянно умирать.

Для этого нужно перестать самообманываться — называться эстетикой — наукой о прекрасном, перестать говорить о красоте как своем главном своем признаке, может быть даже отказаться от самого термина — искусство — и спокойно перейти к прагматической версии — как образного производства (производства образов и динамических символов). Искусство становится Делом и Действием — Динамичным Участником Жизненных процессов, а не просто зрелищем для скучающих соглядатаев, требующих пощекотать нервы..

ПОСТУЛАТ. Искусству, чтобы начаться, нужно покончить с иллюзиями относительно своей исключительности, высокого статуса, исключительно места, роли в жизни человека и народа.

ПОСТУЛАТ. Искусство начинается с конца — с результата. Только по цельному результату можно судить об искусстве. Если его нет — должна происходить простая выбраковка.

Причем внутренняя состоятельность произведения перестает зависеть и от блажи богемной массовки, которая стремится определять вкусы людей.

КОНЦЕПТ-КУРС 200 ПРАГМАТИКА ИСКУССТВА

	ДИСКУРСЫ	Количество часов	В т.ч. Лекции	В т.ч. Практич занятия	Форма Контроля
1	Сколько искусства в искусстве?	2	1	1	Оценка на семинаре
2	Искусство как угроза. Эстетическая самооборона	2	1	1	Оценка на семинаре
3	С чего начинать делать искусство?	2	1	1	Оценка на семинаре
4	Сатира как оружие.	2	1	1	Оценка на семинаре
5	Культовое искусство. Ответственность художника за создание культа. Маяковский и его поэма «В.И. Ленин»	2	1	1	Оценка на семинаре
6	Право на трактовку произведением искусства иного явления.	2	1	1	Оценка на семинаре
7	Голливуд – фабрика грез и фантомов	2	1	1	Оценка на семинаре
8	Профессиональное эстетическое производство.	2	1	1	Оценка на семинаре
9	Оценка стоимости произведений искусства. Эстетическая экспертиза поэмы В. Каменского «Емельян Пугачев»	2	1	1	Оценка на семинаре
10	Богема, или как выжить в творческом мире	2	1	1	Оценка на семинаре
	Итого	20	10	10

Магнитов С.Н. Концепт-курс 200. Прагматика искусства // «Академия Тринитаризма», М., Эл № 77-6567, публ.10772, 24.10.2003

[Обсуждение на форуме «Деловая Прагматика»]